В рамках семинара «Купчинский синдром: городская антропология и устная история спальных районов», прошедшего в Центральной библиотеке им А. П. Чехова 27 марта 2021 года магистрант ЕУСПб Никита Шевченко представил результат своего курсового исследования. На материалах дискуссий в районных онлайн-площадках, он проанализировал способы конструирования и мобилизации локальной идентичности. Из его доклада вы узнаете, как конфликты в медиа-пространстве актуализируют и пересобирают образ Купчино.
В своём докладе я хочу рассказать немного о Купчино, местных районных онлайн-площадках и о том, как в проходящих на них дискуссиях, общении, конфликтах о жизни района проявляются элементы локальной идентичности. Как в конфликтах и обсуждениях в интернет-пространстве мобилизуются элементы идентичности и конструируются образы себя и другого? Как в этих дискуссиях конструируется и используется групповость и купчинская идентичность и как это связано с низовыми политиками. Как онлайн платформы и медиа влияют на формирование и поддержание локальной идентичности, сборке образа района или знаковых мест?
Исходя из проблематизации онлайн-коммуникации и локальных интернет площадок, исследование проводилось методами цифровой антропологии: длительное наблюдение за дискуссиями и соседским общением в нескольких группах Вконтакте и сервисе Яндекс.район. Также проводилось анкетирование и интервью с одной из местных активных горожанок, активистский статус которой для меня является интересным вопросом.
Немного скажу о теоретических подпорках исследования. В первую очередь я опирался на рассуждения Роджерса Брубекера о группизме как о феномене, характерном для городских конфликтов: когда одна условная сторона представляет другую как единую и устойчивую группу, приписывая ей определенные характеристики и отделяя себя от неё.
Полезным для меня оказалось такое рабочее разделение режимов онлайн-коммуникации, которое в своей статье приводил Андрей Павлов, на соседский (отсылающий нас к теориям Ольденбурга и Джейн Джейкобс) и гражданский, предполагающий включенность в общественно-политическую дискуссию по поводу общего блага. Они конечно чередуются, пересекаются и прочие защитные оговорки от автора.
Я начну с того, что бегло обрисую весьма поверхностный и быстро схваченный пул элементов идентичности, элементов образа района, используемых в онлайн-коммуникации.
Ярким и несколько выбивающимся примером тут является ныне заброшенный паблик со звучным названием «Купчино — столица мира». Уже в описании этой группы можно выделить ряд примечательных категорий и стратегий идентификации:
- Купчингаген
- Истинные купчинцы
- Душа навеки связана с гетто
- Купчино — столица мира
- Политика памяти: упоминание на картах ещё до основания Санкт-Петербурга
Другие мотивы или варианты самоназваний удалось обнаружить в ходе анкетирования и наблюдения за жизнью купчинских пабликов:
- Купчага
- Деревня Купчино
- Купчиноград
- Купсила
Локальные топонимы опираются на элементы ландшафта и были в ходу в 90-е, по словам респондентов, среди гопинков.
«Знаю в районе практически каждое дерево. Обожаю свой район, правда! И сын мой никуда отсюда ехать не хочет. Еще в детстве написал стишок, где есть слова о том, что Купчино станет центром Вселенной. Согласна!»
— если в рамках нарратива появляется родная и близкая сердцу зелень, есть место где буквально пущены корни, значит есть с чем себя идентифицировать и что защищать.
Важной оказывается также работа с петербургским мифом и образом культурной столицы. Не в последнюю очередь в стратегиях конструирования другого и попытках сравнить себя с другими районами:
- Культурная столица
- Культурнее и спокойнее, чем Невский
- Про быдло — всё неправда! У нас даже алкоголики культурные — они не агрессивные, в конфликты не вступают, помогут если что.
Несколько набившие оскомину, но всё же остающиеся актуальными по крайней мере для самоиронии — как я это здесь назвал «гоп-стоп нарративы» связанные с определенным мифом о Купчино. Образ района «гопников» постоянно иронически обыгрывается. В одной из купчинских групп проводили опрос: какие три слова говорят только в Купчино? Значительную часть ответов составляли вот такие шуточки.
- Семки есть?
- А если найду?
- Иди сюда б**
- Пацан, с какого ты района?
В качестве предварительного итога можно достаточно вольно обозначить какие бывают сценарии функционирования приведенных элементов районной идентичности:
- Внутригрупповая коммуникация «со своими» в тематических сообществах
- В том числе практики «массирования» идентичности
- Линия противопоставления в конфликте
- Аргументация через опыт сопричастности в конфликте
- Материал для конструирования отрицательного образа «другого» в конфликте
- В обычной коммуникации («ночные чатики» и т. п.) элементы идентичности проявлялись крайне редко, чаще всего — в виде самоназвания
Далее, переходя непосредственно к конфликтам и низовым политикам, обратимся к крупному противостоянию, яркому и лежащему на поверхности кейсу двух пешеходных переходов через проспект Славы, называемых в народе крабом и креветкой.
Эти названия также порождают весьма забавные продолжения. Так, в СМИ и городских онлайн-сообществах писали, что «краб и креветка обросли панцирем», когда появился проект создания навесов и ветрозащиты, а во время дождей «металлические конструкции превращаются в настоящих морских скользких обитателей».
Здесь я в первую очередь собирал материал в Яндекс. районе, потому что там это обсуждение регулярно поднималось, в том числе аккаунтами активистов, создававших петиции и побуждающих людей обсуждать эту проблему. Так, в этом конфликте можно выделить две, диаметрально-противоположные точки зрения и две линии аргументации. Главный аргумент водителей и защитников переходов — это вопрос о ДТП и росте смертности в случае возвращения зебры. Аргументы противников — это, например, неудобство, какой-то личный травматичный опыт, связанный с этими переходами, их опасность, а также эстетика — их внешний вид.
В распространенной аргументации, которая возникала в этих дискуссиях можно выявить 4 линии конфронтации, следом за которыми проносятся и группистсткие представления:
- Водители / пешеходы
- Местные / не местные
- Пользователи / Не пользователи
- Мобильные / Немобильные (люди с колясками, пожилые люди)
И отдельно я хотел бы остановиться на важной для общественных дискуссий о совместной жизни в городе фигуре городского активиста. Особенно она здесь интересна в призме низовых политик и разделения гражданского и соседского режимов коммуникации. Помимо того, что активисты стимулируют общественную дискуссию, в рамках этой дискуссии и онлайн-коммуникации они сами становятся фигурами, встроенными в нарратив.
Выявленные направления работы активистов в районе:
- Уплотнительная застройка
- Сбор отходов
- Спасение парка Интернационалистов от океанариума
- Расширение Южного шоссе
- Переходы «краб и креветка»
В качестве общих выводов следует отметить, что:
- В коммуникации производится мобилизация элементов идентичности и актуализация образа другого при конфронтации
- Идентичность и причастность к опыту используются как аргументы в дискуссии
- Происходит балансирование между «соседским» и «гражданским». Коммуникация в «гражданском» режиме требует аутентичного опыта и соответствия категории. Но как на это влияет именно виртуальное общение? (Информация, время, множественность)
- Конфликты в медиа-пространстве актуализируют и пересобирают образ района
В некотором смысле это рифмуется с выводами Jacobsson K. и Korolczuk E, исследовавшими низовые политики в постсоциалистических странах Восточной европы:
«Здесь политизация работает „через обыденное“, как ее описывает Невё (2015, p.144), приглашая ученых исследовать повседневные модальности и практики, которые могут обеспечить преемственность между повседневной жизнью и политическими действиями (Boudreau et al. 2009). В наших терминах повседневный опыт может запускать процесс политического становления, который включает переориентацию себя по отношению как к другим, так и к проблемам, требующим решения, чтобы человек чувствовал себя агентом, а не объектом перемен.»